Память по женской линии [litres] - Татьяна Георгиевна Алфёрова

посадили. Она с ним развелась, конечно, но муж, надеясь на лучшее, переписал на нее большую часть активов. А кто бы не развелся? Тут как раз все логично.

Отец умер между третьим и четвертым мужем. Но не так, как хомяк, неожиданно, а долго болел, и она за ним ухаживала, обижаясь на старшую сестру, что та мало участия принимает, ссылаясь на собственные болезни. Нехорошо это: болезни болезнями, а за папой требуется ходить, и наследство тут ни при чем. Не важно, кому он в наследство оставил маленькую квартирку, она и стоит-то сущие копейки, только и годится на то, чтобы продать и вложить деньги в ремонт квартиры от второго мужа.

Все эти перипетии заняли много сил и лет: барышня успела вырасти, заматереть, бросить все работы и обратиться к частной практике ведовства. Бизнесмены, вернее, их жены и любовницы – сохранились у Мары связи от мужей второго и третьего – весьма охотно пользуются такими услугами. Большой плюс, они же ее знают, хотят помочь, поддержать, приходят из любопытства в первую очередь и сочувствия во вторую и – остаются верными, да хотя бы и не слишком, но клиентами. Происходит что-то типа цыганского гипноза, о котором много врут, а есть он или нет на самом деле – кто знает. И то, что дедушка с какой-то стороны действительно, а не для рекламы гадания был цыганом, – не имеет значения. Цыгане – прекрасные музыканты, певцы и танцовщики, это артистичный народ, но, как у всех, не без греха. Хотя богине тьмы Маре цыгане не поклонялись, на протяжении веков они благоговеют перед Солнцем, зороастрийцы, что тут сделаешь.

С мужьями дело со временем законсервировалось, последний, пятый или седьмой – нехорошо считать чужих мужей! – тяжело болен, но она старается, уже который год вытягивает его, лечит. И ее прекрасные черные волосы вьются крупными локонами. А раньше не вились…

Да! Больного мужа не бросишь. Но жизнь, то есть смерть, требует свое. Любовников требует. И вот, один попадает под суд, ровно как третий муж, а другой умирает после долгой болезни, как папа.

Окружение, что характерно – неблизкое, начинает подмечать странные закономерности. Полувека не прошло, как она родилась, а окружение уже подмечает! Боится с ней в связь вступать. Хотя бы и дружескую.

Но жить-то надо! Свои чудесные кудри цвета воронова крыла состригла – тускнеть начали, седеть. Как жить? Кем?

Время идет, поджимает, обтягивает плоть, как тугая перчатка. А люди умирают! Пусть неблизкие, и что не полюбившие ее вовремя, оно и лучше. Выход прост: встроиться, успеть, втиснуть плоть в тугую кожу перчатки времени. Первой объявить, не упустить момент – объявить о смерти значительного лица, явиться на панихиду, даровать жаждущим и не ждущим прочувствованную речь, выразить родственникам соболезнование, вывесить в соцсетях соответствующее. Тут важно вывесить не в своем блоге, а в аккаунте почившего, так больше лайков. И – хорошо. Можно даже волосы отпустить, вроде гуще стали и цвет прежний, черный яростный, почти вернули. Если не лениться и быть в тренде, можно много смерти вокруг найти. Живем!

С похоронами и поминками складывалось хорошо. Мара так часто посещала печальные мероприятия, что везде сходила за свою. Статус повысила, стали думать, ну раз на всех панихидах присутствует, значит, сама человек значительный, общественный человек. Порой, если пропускала чьи-то похороны, провожающим своего покойника казалось, что чего-то не хватает, хуже того, казалось, что и похороны не совсем чтобы настоящие. И так повелось, что, собравшись отдать последний долг в храме ли, в морге или на кладбище, в кафе, в поминальном зале, многие крутили головой удостовериться, здесь ли она.

Как правило, она присутствовала.

Очередные похороны проходили на старом петербуржском кладбище. Где не хоронили известных людей, художников или писателей, или, скажем, богатых промышленников, но многие петербуржцы нашли там последнюю свою постель. Третьего поколения упокоенных коренных горожан насчитывалось немного: кладбище практически закрыли, лишь изредка подхоранивали к родственникам. Река, над которой дремало кладбище, обмелела, кирпичные ворота с высокой стрельчатой аркой обветшали.

У нынешней покойницы на историческом кладбище нашла пристанище вся (уже упокоившаяся) семья, ведя отсчет чуть не с открытия погоста. Близких родных не было у почившей, ни мужа, ни детей, так что непонятно, кто подсуетился подхоронить к старым могилам в таком закрытом месте. Но пришло множество сослуживцев из адвокатской конторы, где работала новопреставленная, и другое малое множество из кинологического клуба, где числилась ее любимая собака. Адвокаты скорбно клонили головы без шляп или в накидках-шалях – в зависимости от пола, потому что поминальную службу вел настоящий батюшка из тоже известного храма при кладбище, чин по чину, кто понимает. «Собачники» оказались попроще, не сообразили, что необходимы головные платки для панихиды, а шляп у них отродясь не водилось, ведь мужчин-кинологов в принципе не было в том клубе, что посещала дорогая покойница.

Кинологи быстро огляделись, это они умеют, профессия заставляет всегда быть на стреме (кошки, чужие собаки, неадекватные прохожие), тотчас заметили Мару и выдохнули. Если та присутствует, похороны бесспорно проходят правильно. Адвокаты Мару не знали, потому не поняли, кто взял слово сразу после главы их адвокатского бюро. Черно-кудрявая дама говорила убедительно, долго, но неграмотно. Адвокатам показалось, что это близкая подруга почившей коллеги, а неграмотность, что же, можно извинить. Покивали, промокнули глаза батистовыми платочками – те, что в накидках-шалях; горестно нахмурились те, что сняли шляпы, и разошлись, все.

Бухгалтер кинологического клуба, словно забыв, по какому поводу собрались здесь, бежала к председателю:

– Ты видела? Ты видела ее? Какое она имела право прийти на похороны после всех конфликтов? Она же практически украла щенка Нестеровой, а после щенок умер, здоровый щенок, элитный, умер неизвестно от чего! Нестерова ее на дух не переносила! Какое право она имеет выступать на похоронах?

– Вера! – Председатель была расстроена и не готова разделить возмущение. – Перед смертью все правы.

– Ты о чем? – взвилась бухгалтер. – Не она умерла, умерла Нестерова!

Откуда ни возьмись появились походные раздвижные столики с бутербродами на одноразовых тарелках и пластиковыми стаканчиками. Бутылки водки и негазированной воды запорхали в рядах. Батюшка целомудренно удалился. На соседних могилах бестактно жировали хвощ и осока, обещая продолжить экспансию.

– Ур-р! – сказали черные вороны на березе, раскинувшейся по диагонали от могилы. – Вам пор-р-а!

Адвокаты отбыли на машинах. Кинологи пошли на автобус дружной гурьбой.

На чем уехала Мара, никто не видел. Многие плакали, не до того было.

Бухгалтер Вера, надравшись водкой на похоронах и усугубив дома пивом из жестяной банки, звонила подруге, плакала, несвязно